Безумная мудрость[Перевел с англ. С.Рысев] - Вэс Нискер

За несколько дней до своей смерти дзэнский наставник Кодзан Исикё собрал своих учеников, велел им похоронить его без каких–либо почестей и запретил проводить по нему поминальную службу. Он написал следующие стихи в утро своей кончины, после чего отложил в сторону кисточку для письма и умер в сидячем положении:

С пустыми руками явился я в этот мир,Босым я его покидаю.Мой приход, мой уход —Два незатейливых события,Которые переплелись между собой.

Для дзэнских монахов является обычным делом умереть сидя в медитации. Такая смерть считается благоприятной. Китайский дзэнский учитель Чжисянь спросил сво — [270] их учеников: «Кто умирает сидя?» Они ответили: «Монах». Тогда он спросил: «Кто умирает стоя?» Его ученики ответили: «Просветленный монах». Тогда Чжисянь сделал несколько шагов и умер стоя.

В «Юморе Востока» Р. Г. Блит рассказывает о еще более впечатляющем уходе: дзэнский монах Дэн Иньфэн спросил своих последователей, умирал ли кто–нибудь, находясь вниз головой. Когда ему сказали, что о подобном никто никогда не слышал, он встал на голову и испустил дух. Блистательный финал, исполненный великим дураком.

Тело Б. Франклина, печатника, подобно обложке старой книги с вырванным содержанием, лишившейся своей позолоты и тиснения, служит здесь пищей для червей. Но этот труд не пропадет даром, ибо он, как верил его создатель, будет издан опять в новом, более красочном виде, исправленный и откорректированный автором.

Эпитафия на могиле Бенджамина Франклина

Смотри бесстрастноНа жизнь, на смерть.Всадник, проезжай мимо!

ГЛАВА 18

КОНЕЦ — ЭТО ТОЖЕ СЕРЕДИНА

Я — никакой не полубог,

я не могу сцепить все это воедино.

Возможно, мы и не покажем себя мудрецами, если сделаем какие–то выводы из того, что было сказано в этой книге, но отказаться от такой попытки было бы полным безумием. В любом случае у нас в запасе осталось еще несколько цитат, которые будут хороши в качестве итога. Поэтому давайте переходить к заключению. Как мог бы сказать Гроучо Маркс: «Привет… мне нужно уходить».

Факел сомнений и хаоса — вот что несет в своих руках мудрец.

Чжуан–цзы

Мы услышали целый хор голосов, пропевших на все лады на тему безумной мудрости, и чаще других звучали такие слова: мы не можем быть уверены почти ни в чем. Как только мы утверждаемся в каких–то своих знаниях, появляется ловкач и вносит во всё изменения или являет нам еще один пласт реальности. Согласно безумной мудрости, имя истины — превращение.

Мы находимся здесь, и происходит это сейчас. Все остальные человеческие знания — вздор. Г. Л. Менкен

Безумная мудрость указывает, что всему, что мы знаем, всему, во что мы верим, и всему, что мы собой представляем, суждено возникать и исчезать. Жизнь подвергается постоянной трансформации: от микроба к обезьяне, а от нее к человеку. Человек поднимает флаг только затем, чтобы его опустить, и вскоре на месте последнего начинает развеваться новый. Мы переходим от культуры к культуре, от парадигмы к парадигме, и традиционные представления сегодняшнего дня неизменно вытесняют взгляды дня вчерашнего. Боги приходят и уходят, и появляются все новые и новые направления в науке и искусстве, показывая нам истинное и прекрасное под различными углами зрения. Тем временем Вселенная продолжает двигаться навстречу судьбе, о которой мы можем только догадываться. В книге «Вселенная и Эйнштейн» Линкольн Барнетт предлагает свою версию конца света:

Солнце медленно, но верно перестает гореть, звезды становятся тлеющими угольками, и повсюду в космосе тепло уступает место холоду, материя превращается в радиацию, а энергия рассеивается, становясь пустым пространством. Вселенная движется навстречу своей «тепловой смерти», или, если говорить научным языком, стремится к максимальной энтропии. Когда во Вселенной исчезнет всякая упорядоченность, когда хаос достигнет своего предела, а энтропия более не сможет повышаться, когда будет нарушена всякая последовательность причин и следствий — тогда прекратится течение времени, не будет вообще никакого времени. И этой участи избежать невозможно.

Голосами и восточных учителей, которые говорили, что наше существование во Вселенной, измеряемой неисчисля–емыми величинами, длится не более мгновения, и эволюционных биологов, которые ставят нас на место своими новейшими открытиями, безумная мудрость призывает нас не строить иллюзий в отношении собственной весомости или значимости нашего рода. Клоуны продолжают спотыкаться о свои шнурки и переступать через свою гордыню, в то время как ловкачи удаляют с нас налет величия и цивилизованности, под которым проступает грубый первоначальный замысел. И конечно же, шутники не дают нам по — [273] коя, высмеивая нашу последнюю моду и «твердые» убеждения и советуя нам перестать быть настолько поглощенными собой, что мы уже не в состоянии себя понять. Марк Твен описал человеческую гордость с иронией мастера:

Человек здесь вот уже 32 тысячи лет. То, что понадобилось сто миллионов лет, чтобы подготовить для него мир, служит доказательством, что для него–то все и затевалось. Возможно, это и так. Я не знаю. Если бы Эйфелева башня символизировала возраст мира, слой краски на венчающем ее шаре соответствовал бы той доле этого возраста, который приходится на человека; и все бы полагали, что башня возводилась ради одного этого слоя краски. Я думаю, именно так все бы и считали.

Многие безумные мудрецы уверяют нас: то, что мы называем разумом, не столь уж и разумно. Святые дураки ясно выразили свои сомнения в отношении рационального ума, стараясь избавить нас от настойчивого стремления все классифицировать и анализировать. Психологи и биохимики также находят, что наш ум находится в сильной зависимости от внешних факторов и даже механичен в своих действиях. Некоторые святые дураки настаивают, что наша наиболее «разумная» способность — то, что мы называем «сознанием», — у нас еще не полностью развита. И действительно, нужно только взглянуть на историю, чтобы увидеть, каким неразумным может быть наш род во имя разума.

Тот, кто знает, что он — дурак, далеко не самый большой дурак; тот, кто знает, что он растерян, пребывает далеко не в самой большой растерянности.

Чжуан–цзы

Само существование безумной мудрости предполагает, что в нас может проявиться иной тип сознания, как только мы примем как должное наше неведение и нашу ограниченность. В нашей душе и жизни возможно другое, более правильное соотношение деятельности и бытия. Вероятно, мы просто еще не поняли, как нужно понимать. Как сказал Жан — Поль Сартр: «Мы просчитали все, кроме того, как следует жить».

[274]

Самая глубокая трещина — это та, что пролегает между интеллектом, который может совершать свою работу, лишь непрерывно говоря: «Ты — дурак», и религиозным духом, который все уравнивает.

Уильям Батлер Йитс

На протяжении всей этой книги мы только и слышали, как святые дураки и безумные современные ученые рассуждали о единстве всего вокруг. Они уверяют нас, что, хотя различия и разграничения и могут приносить определенную практическую пользу, в сущности, они — не более чем иллюзия. Согласно безумной мудрости, реальность легче отыскать среди самого парадоксального, в черточках, которые соединяют все вещи: материю–энергию, пространство–время, частицу–волну, или/или, это/то, нас/их.

Ученики, достигнув неповторимости, должны идти дальше — к двойственности.

Вуди Аллеи

Сама жизнь является парадоксом: она и многозначна, и бессмысленна; и важна, и незначительна; и несерьезна, и тяжела. Эти взаимоисключающие качества существуют одновременно, подобно тому как в субатомном мире уживаются вместе волна и частица. Жизнь заключает в себе множество вещей сразу. Поэт Роберт Фрост отразил это обстоятельство в словах, которые он хотел бы видеть вырезанными на своей надгробной плите:

Мы бранились с миром, как двое влюбленных.

Если в безумной мудрости и есть какая–то главная идея, она заключается в том, что мы не должны относиться к себе слишком серьезно. Если все вокруг постоянно трансформируется и в конце концов уйдет в небытие, то, возможно, лучше всего жить, не цепляясь за что–то, а освобождатъся всеми своими силами от всякой зависимости — освобождаться от своего неисполнимого желания определенности и осмысленности, освобождаться от своих требований ко Вселенной и не вымаливать у нее счастье и вечную жизнь. Нашим единственным выходом может [275] быть изучение того, что Алан Уотте назвал «мудростью неопределенности», и открытие для себя того, что пытался найти Камю, — возможности удовлетвориться неизвестностью. Тогда мы сможем совершить вместе с Чжуан–цзы прыжок в «безграничное» и сделать его своим домом. Если бы мы приняли неопределенность в качестве своей философии, это могло бы позволить нам относиться с большим уважением к различным взглядам на жизнь и наслаждаться самыми разными причудливыми и удивительными толкованиями действительности. Мы бы также смогли проявлять большее терпение к тем, кто кажется нам дураком, и к тем, кто говорит о вещах, о которых мы не желаем слышать.